Красавчик проснулся знаменитым после фильма “Дәстүр”, это все знают. Славу ждал с надеждой и… с ужасом. С одной стороны, он уверен, что плох тот актёр, которого не узнают на улице, с другой — опасался очень уж негативной реакции публики.

- Актёр всегда отвечает лицом за своего персонажа, все претензии потом предъявляют лично ему, — смеется Ермек. — После выхода фильма “Дәстүр” мне писали много писем. Не комментариев, а именно писем на электронный адрес — по 400-500 в день. В основном это были приятные для актёра отзывы: мол, мы вас ненавидим, значит, вы хорошо сыграли этого подонка.

Вообще, о такой роли мечтает каждый актёр. Там столько страстей, есть над чем поработать и что показать. Тем более когда ты отрицательный персонаж, то рамок нет, можешь делать все, что хочешь. Единственная опасность: если ты очень органичен и попал в точку, то можешь стать актёром одной роли, эдаким народным злодеем, которого режиссёры и дальше будут видеть примерно в таком амплуа.

- Девушки вам писали?

- Они в основном и делали это. Кстати, это же какой-то психологический феномен — девушкам очень нравятся мерзавцы! После фильма многие предлагали мне познакомиться. Но я бы хотел, чтобы моя девушка любила во мне не актёра, а собственно меня, Ермека, без оглядки на популярность или на роли.

- А когда вы почувствовали себя знаменитостью?

- Через два-три дня после премьеры пошел в ТРЦ и понял, что окружающие на меня иначе смотрят: они знают, кто я. Сейчас бывает, что толпой подходят, чтобы сфотографироваться. Меня, кстати, всегда бесило, когда задают вопрос: “А кем ты работаешь?” Если актёра не знают в лицо, если спрашивают, кем работает, что же он тогда собой представляет? Грош цена всем его талантам. Для нас самое главное — не гонорары, а слава, узнаваемость. Я и сейчас не ставлю на первое место деньги. Бывало, что отказывался от проектов, потому что понимал: хотят снять быстро, просто заработать, а глаза у команды не горят.

- Скажите честно, сложно было играть ту самую сцену, где вы насилуете девочку? Или, может, наоборот, проснулись какие-то низменные инстинкты?

- Персонаж вообще рождался тяжело. Я в жизни очень вежливый человек, хорошо воспитанный. А тут совсем другой типаж. На следующий же день после того, как меня утвердили, я сел за руль и попробовал вести себя совсем иначе, по-хамски: нагло смотрел из окошка на других, подрезал, музыку врубал на полную, чтобы окружающим было некомфортно, смеялся таким громким дурацким смехом. Чувствую — получается! Я давай все эти мелочи цеплять, собирать. Например, такой человек не просто ходит, он это делает как на шарнирах, по пути все цепляет. Постепенно образ сложился.

- И все же вы так и не говорите о главной, отвратительной сцене.

- Потому что это трудно. Сцена ужасная. Одно дело, если бы жерт­ва просто кричала. Но по сценарию она в этот момент проклинает своего обидчика и этим ещё больше его распаляет: “Пусть Бог тебя накажет! Проклинаю тебя!” Я таких слов в жизни ни от кого не слышал! Персонаж от этого удовольствие получает, а внутренний Ермек все слышит и страдает.

Девочке, актрисе, всего 17 лет, она действительно совсем юная и невинная, она реально тряслась на съёмках этой сцены от ужаса. И когда я услышал “Стоп!”, у меня первым порывом было отряхнуть себя, словно липкую паутину снять. Напряжение было таким, что я отошел от группы метров на 20 и начал материться в голос, чтобы как-то сбросить этот стресс. Хорошо, что понадобилось сделать всего два дубля. Это было очень тяжело. Хотя я не верю актёрам, которые говорят: мол, я никак не отойду от роли, я ещё в образе, я не остыл… Это все пафос. Мне кажется, люди привирают в таких случаях.

Мы, когда играем, хорошо понимаем, что это роль. По-любому есть третий глаз, что называется, и ты словно со стороны наб­людаешь, что происходит. Бывает, какие-то фразы сохраняются потом, привычки, жесты прилипают на уровне тела. Вот смех дурацкий у меня остался после этого кино.

- Почему вы не задержались в теат­ре?

- У меня очень хорошая школа. Мой мастер Тунгышпай ЖАМАНКУЛОВ сам любит играть, что называется, с мясом, на разрыв, и мне это тоже передалось. Мне нравится театральный пафос. Не люб­лю, когда играют совсем как в жизни, когда позволяют со сцены или с экрана маты, например, или когда речь примитивная, бытовая. И кино, и театр — это все же искусство, не стоит все слишком приземлять. Но в театре мне казалось, что трачу золотые годы, время уходит, ведь у киношного актёра в Казахстане есть уважение, популярность, особое отношение. А все это приводит ещё и к деньгам. Да, скажу честно: ушел из театра за хлебом.

- Сейчас вас очень сложно поймать. Много новых проектов или вы зазведили конкретно?

- Действительно много работы. Недавно вернулся из Турции, где снимали очень дорогое масштабное кино про отношения сына и отца. Ещё стартовали съёмки сериала “Когда родишь?”. Кстати, в нём опять поднимается важная тема о том, что если в семье нет детей, то считают виноватой жену. В моих первых проектах я не задумывался о том посыле, который заложен в кино, самое главное было заявить о себе, показать, на что способен как актёр. Но в последнее время стало важно понимать, что несут в себе работы, где я участвую, показывают ли они какие-то проблемы обществу. Это оказалось важно, хотя ещё год назад все было иначе.

- Вы говорите, что были случаи, когда отказывались от работы или стыдились заработанных денег. Например?

- Была как-то реклама ленты выпускников. Пошел на неё через нежелание, были нужны деньги. Очень надеюсь, что нигде это особо не всплывет. И, да, были проекты, от которых отказывался. Например, прямо на площадке пародийной программы. Не хочу её называть, ребята хорошие, сам с удовольствием смотрю, но юмор у них чёрный. И когда мне дали предварительный сценарий уже перед съёмками, я вдруг понял, что не хочу в этом участвовать. Там был мат и тот юмор, с которым я не хотел бы ассоциироваться. Ну как пос­ле таких шуток буду претендовать на роли исторических личностей? А я очень хочу в историческое кино.

- Кого мечтаете сыграть?

- Сакена Сейфуллина. Я много читал о нём и восхищаюсь тем, как этот человек вел себя в разных сложных ситуациях. Какой он был несгибаемый, сколько в нём было чести и достоинства. Сейчас таких людей мало, мы вообще живем другими категориями. Кто из нас ставит перед детьми задачу быть полезными обществу, а не найти заработок полегче? Никого не осуждаю, просто констатирую.

Вообще, время сильно изменилось. Романтики нет даже в отношениях. Вот в старых фильмах: сорвал цветок на клумбе, угостил семечками девушку — и гуляете по парку. Сейчас же важно дарить избраннице дорогие подарки, потому что её подруги получают такие же. Надо искать роскошные букеты, которые не стыдно сфотографировать и выставить в Инстаграме. Надо вести в дорогой модный ресторан. Просто погулять, держась за руки, уже не ценится. Раньше говорили: главное, чтобы человек был хороший. Сейчас важны перспективы. Когда есть любовь, всегда легко найти компромисс, но как-то мало любви вокруг нас становится.

- Отчего душа поёт?

- Я действительно люблю петь! Примерно с 7-го класса играю на гитаре, сочиняю песни. Сейчас хочу сделать несколько узнаваемых композиций для себя, и в ближайший месяц выйдет первая. Не собираюсь петь на тоях, хочу просто иметь небольшой собственный репертуар, который бы ассоциировался только со мной. Кстати, в школе хотел быть именно певцом, но учился я в физико-математической. Меня засунули туда, чтобы я следил за младшим братишкой, у которого как раз большие способности к точным наукам. Вот это было реально тяжело — заниматься математикой.

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, Алматы